Как я научилась не переживать и любить свою писательскую группу

Автор: Кейти Швейн

Впервые я попала в Супергруппу осенью 2008 года. Вернее, я встретила членов Супергруппы той осенью на курсе под названием «Работа над твоим романом» в Loft Literary Center в Миннеаполисе. Мы официально начали называть себя Супергруппой по меньшей мере только год спустя, и прошло еще два года, прежде чем мы надели первые футболки с нашим писательским гербом, напечатанным на них. Если бы вы спросили меня, пока я была в муках магистерских поэтических семинаров, присоединилась бы я когда-нибудь к писательской группе, я бы, вероятно, покачала головой и сказала бы вежливо, если не снисходительно: «Писательская группа? Нет-нет, не думаю».

Но через два года после объявления о прощании моим одногруппникам по магистратуре я, похоже, не могла написать абсолютно ничего стоящего. Я не думаю, что это крайне редкое ощущение, тем не менее чрезвычайно опустошающее. (Я использую слово «опустошающее» только в отношении людей, которым разрешено получать две магистерские степени по изящным искусствам.) После четырех лет непрерывных семинаров я знала все способы, чтобы испортить стихотворение. Я не могла написать и строчки без ощущения, что «я» было слишком замкнутым, или что центральный образ был ничтожным, непостоянным. И где была настойчивость в моих стихах? Я была белой 29-летней помощницей профессора, которой повезло настолько, что она получила работу в колледже, за которую платили вполне достойную зарплату, с новым мужем, арендованной квартирой, с Honda, которая не выделяла тепла, и рукописью поэзии, до которой, казалось, никому не было дела.

В конце концов я все-таки начала работать над романом. Никто не ожидал, что я буду знать, как написать роман, поэтому это была прекрасная сцена, на которую я могла бы ступить и драматично провалиться. Работа над этим романом казалась таинственной и восхитительной, но после примерно 50 страниц возникло серьезное сомнение: я четыре года изучала поэзию, и никто не требовал прочитать те слова вслух; что заставило меня думать, что мне повезет в гораздо менее знакомом жанре? Итак, получив определенный уровень аккредитации, я подписалась на класс по написанию романа.

Никогда раньше я бы и не подумала описать себя как притязательную личность. Привилегированная — абсолютно. Испорченная — уверена. Невежественная — часто. Но я могу честно сказать вам, что я была потрясена, когда выяснилось, что большинство людей в этом классе на самом деле и не пыталось писать художественную литературу. Я никогда не была в классе, где художественная литература не была предполагаемой целью. Конечно, я знала, что существуют триллеры, романы и научно-фантастические эпосы, но я никогда не думала о том, куда эти писатели пошли, чтобы оттачивать свое ремесло. И если честно, возможно, я всегда думала, что жанровое письмо — это то, что вы делаете, если не смогли раскрыть себя как «настоящего» писателя.

Но три месяца спустя я была гораздо более счастливым участником; преподаватель и мои одногруппники предлагали не только мотивацию, но и острый взгляд, и поэтому когда во время нашей последней встречи в подпольном камбоджийском ресторанчике, когда кто-то из других участников класса спросил, хотела ли я быть в писательской группе, я, проглотив свой Карри Тэм Ян, сказала «да». Я решила, что всегда могу сказать «нет» позже. Потому что, в то время как мне действительно нравились мои одногруппники, в глубине меня все еще было странное чувство, что присоединение к писательской группе было предзнаменованием смерти моей молодой писательской карьеры.

Было ли это бунтующее настроение моим единственным? Я так не думаю. И хотя я не припомню, чтобы я говорила о писательской группе в аспирантуре, я думаю, многие из нас подсознательно верили в миф об уединенном гении. Ну, вы понимаете, писатель, который неустанно верит в себя изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, хотя никто не выражает ему ни восторга, ни признания. Тот, чья вера в его собственную работу непоколебима. И вот однажды МИР ПОНИМАЕТ ЕГО ГЕНИЙ, и он продает свои книги и покупает дом на Кейп-Код. Серьезный писатель всегда делал это один. Конечно, у него может быть доверенный читатель или два, кому он отправляет черновик своей рукописи, но у него, конечно же, нет группы друзей на ежемесячной основе для мерло, бри и случайной беседы. Писательская группа – болото из сплетен и мнений, до которого ни один серьезный писатель не опустился бы.

И еще. Я скучала по школе, и мне было совершенно не с кем поговорить о языке. Не только по электронной почте, но и с настоящими живыми людьми, чьи миндалины вы могли бы видеть, когда они засмеются. Я верила в миф об уединенном гении, но верить в него было грустно, одиноко и уныло.

Так я пошла на первую встречу писательской группы. А затем на следующую. И на следующую. В январе этого года мы отмечаем девятый год. И да, это группа, которая выражает одобрение. Мы хвалим хорошие места в работе, мы интересуемся друг у друга в начале каждой встречи, как продвигается написание (даже если это не обсуждается в тот день), мы ходим на чтения и вечеринки и громко приветствуем друг друга.

Но Супергруппа не является, как предположил один из моих бывших наставников, «зоопарком». На самом деле участники Супергруппы, чьи жанры и стили написания сильно отличаются от моих собственных, научили меня невероятно многому о писательстве.

Прежде всего, они неистовы, что касается основы. Мы все любим истории. И в нашей группе мы написали много историй: Кристи пишет криминальные триллеры, Джана пишет любовные романы, а Сара пишет исторические эпосы. Кейт написала подростковый роман о девушке в поисках акулы, а книга Брайана для подростков буквально охватывает галактики. Корали только начинает задумывать свой роман о первой женщине-игроке в покер, которая выиграла Мировую Серию (the World Series), а каждая из восхитительных комедийных пьес Шона в стиле Тома Роббинса более абсурдная и веселая, чем у последнего. Мы все любим истории, но потому, что мы пишем так много разных произведений, нет определенного пути, по которому должна развиваться история. Супергруппа требует, чтобы сюжет был развлекательным, динамичным, чтобы цеплял и удивлял. И поэтому, в то время как группа всегда приветствует мой язык и описания, они так же быстро переходят к другим проблемам: развитию повествования, эволюции персонажа, раскрытию информации, словопостроению, несоответствиям в сюжете и т. д. Я не имею в виду, что не хочу рассматривать эти области ремесла в творческих мастерских. Конечно, нет.

Но на этих семинарах всегда присутствует авторитетная персона. И поэтому, насколько мы можем это отрицать, участники иногда обманно высказывают самые умные вещи по поводу рассматриваемой пьесы в вопросах: раскрыть ее, развенчать, показать, как она работает, когда все части обнажены. Мы исходим из того, что чем больше автор понимает, как работает ее произведение, тем лучше. Редко мы позволяем писателю рассказать нам те отзывы, которые она бы оценила. Мы часто не хвалим произведение в процессе или самого писателя, вместо этого мы рассуждаем о несовершенствах, которые замечаем. И мы верим, что, указав на все несовершенства произведения, на все провальные моменты, мы помогаем улучшить его.

Конечно, важно отмечать недостатки. Критика и редактирование необходимы и иногда очень сильно изменяют стихи, эссе и романы (см. «Пустошь»). Но Супергруппа научила меня заботиться о писателе и процессе в первую очередь — и соответствующим образом адаптировать мои отзывы о произведении. В течение девяти лет Супергруппа видела многое: рождения, смерти, свадьбы, проблемы отношений; некоторые из нас были трезвыми, а некоторые — пьяными; мы были трудоустроенными, безработными и с неполным рабочим днем; мы поступали в аспирантуры, теряли и находили агентов, получали награды, теряли надежды; мы подписывали контракты с Harper Collins, и Dutton, и Bloomsbury, а также отправлялись в неспокойные воды самопубликации. Супергруппа научила меня, что ни один роман не пишется в вакууме. Мы описываем нашу жизнь изнутри, а иногда нам больше всего нужно, чтобы наш пузырь гениального уединения лопнул; бывают и другие времена, когда нам необходимо, чтобы с нашими хрупкими попытками в повествовании обходились мягко и с сочувствием. Болото сплетен и случайных разговоров, которым, я боялась, будет писательская группа, не является второстепенным для работы; детали жизни писателя помогают нам лучше убедить писателя в более глубоком взаимодействии с произведением, которое пытается родиться.

Писательские группы, конечно, не работают для всех, и я уверена, что есть группы, которые становятся мелочными или соперничающими, или поддерживают более жесткую формальность. Но в эпоху, когда понятие «стабильный гений» начинает носить более тонкий характер, возможно, мы можем рассматривать участие в писательской группе не как потенциальный маркер робкой персоны, а как серьезную инвестицию в поддержание долгосрочного саморазвития как творца и человека.

Дебютный роман Кейти Швейн «Трещина и гнездо» (The Rending and the Nest) выходит в издательстве Bloomsbury. Ее первая книга «Остатки: воспоминания» (Tailings: A Memoir) была удостоена премии Minnesota Book Award в категории «Творческая документальная литература» в 2015 году, а ее сборник стихов «Tanka & Me» был выбран для серии Chapbook Mineral Point. В дополнение к получению ученой степени в Мастерской писателей Айовы и Университета Монтаны, Швейн была лауреатом премии Академии американских поэтов, грантом Министерства искусств штата Миннесота и лауреатом награды Loft Mentor Series. Она преподает в Колледже Святого Олафа и живет в Нортфилде, штат Миннесота.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ